Заинтересовавшись, я осторожно присел над телом, стараясь не сдвигать останки, и двумя пальцами оттянул нижнюю челюсть, открывая мертвецу рот. Цепочка. Еще одна серебряная цепочка, только почему-то оказавшаяся во рту. Подцепив кончиком пальца тонкую серебряную нить, я потянул ее на себя. Что-то тихо звякнуло об оскаленные зубы, и на свет появился еще один причудливый амулет. Разочарованно хмыкнув, я подхватил амулет на ладонь и поднес к глазам.
Да, амулет. Причем весьма искусной работы — серебряный цветок с листьями, покрытыми мельчайшими изумрудами, тонким изящным стеблем и чашечкой цветка с широко раскрытыми ярко-синими лепестками… и я такой цветок уже где-то видел. Причем в живом виде. И даже знаю его название — благодаря отцу Флатису и его юному помощнику Стефию, которые охапками собирали такие цветы по округе, сушили, толкли в ступках и потом сжигали в специальных жаровнях, окуривая все подряд резким пахучим дымком…
И это растение называется… точно! Цветок Раймены! Святой символ Церкви Создателя!
Легкий шорох отвлек меня от разглядывания амулета. Бросив взгляд вниз, я как раз успел увидеть, как костяная длань скелета смыкается на моей щиколотке, а в глазницах черепа загораются тусклые багровые огоньки. Испугаться я не успел.
Используя мою ногу как опору, скелет начал подниматься под звенящий звук многочисленных амулетов и раскрывать рот в злобном оскале, но дальше этого дело не пошло. Сразу несколько ледяных щупалец метнулось вперед и с силой впились в горящие глазницы черепа. По щупальцам пробежало несколько ярких искр, раздался тихий, практически беззвучный хрустальный перезвон, и костяные пальцы безвольно разжались, освобождая мою ногу. Скелет вновь опустился в могилу, где лежал сотни лет. Еще до того как он вытянулся на мерзлой земле, грозный свет в его глазницах погас, а череп начал покрываться белоснежным пухом инея. Все заняло не больше трех секунд. Миг, и я вновь свободен. Быстрая работа. Настолько быстрая, что находящиеся неподалеку ниргалы не успели ничего заметить — скелет не поднимался над краем могилы, а я не успел поднять шум. Ледяные щупальца лениво выползли из внутренностей черепа, так же неспешно обвили мою шею и спину, где и застыли в неподвижности.
— Э-э… — выдавил я из себя что-то нечленораздельное, бросая взгляд на опутавшие меня ледяные отростки, на ограненный кусок горного хрусталя, на спокойные фигуры ниргалов и на неподвижно лежащий под моими ногами скелет.
Что-то неправильное, то, чего раньше не было, привлекло мое внимание, и я вновь сфокусировал взгляд на кристалле. В самой сердцевине камня бушевало магическое пламя, но к ярко-синему сиянию примешались темно-багровые завихрения — такого же цвета, как угасшее мерцание в глазницах исполинского скелета. Кружась, подобно дыму, багровые струйки постепенно теряли насыщенность света и медленно растворялись в общей синеве. Еще несколько секунд, и в кристалле запульсировало чистое синее пламя, без посторонних примесей.
Еще несколько минут я смотрел на прозрачный камень, но ничего нового не произошло. Обвивающие меня щупальца едва шевелились, изредка по ним пробегала очередная искра и с легким покалыванием растворялась в моей коже.
— Понял, — кивнул я. — Концерта по заявкам не будет. Ну-ну… охраннички бледные… вот только с чего бы это вы так рьяно бросились меня защищать?
Почесав в затылке — с неудовольствием заметив, что теперь мой излюбленный жест сопровождается отчетливым звоном ледяных волос, — я сокрушенно вздохнул, заглянув в черные провалы глазниц, и несколько виновато произнес:
— Ты уж извини, брат, что потревожил твой покой. А что поделать? Сам видишь, какие дела творятся рядом с твоей могилкой.
Как и следовало ожидать, скелет мне не ответил. Ничуть не смутившись, я продолжил:
— Одного не пойму. Чего ты восстал-то? Кто тебя поднял? Неужто правду бают, что ежели покой мертвых потревожить, то они восстанут, чтобы покарать осмелившихся… Да нет! Чушь какая! — не выдержав, я рассмеялся. — Да-а-а, Корис, совсем дела плохи — с костями да камнями разговаривать начал…
Отсмеявшись, я поднялся на ноги, повернул голову к ниргалам и крикнул:
— Готовьте сушняк для погребального костра! Только подальше, подальше отсюда — вон у того края ложбины.
Двое ниргалов тотчас развернулись, с треском проломили кустарник и скрылись среди деревьев. Вскоре оттуда послышался влажный хруст отсыревшего за зиму дерева.
Удовлетворенно кивнув, я вновь вернулся к изучению могилы, не обращая внимания на продырявленный череп. А вот ухватившая меня за ногу костлявая длань — ею я очень даже заинтересовался. В краткий миг, когда скелет «ожил» и начал вздыматься, я успел заметить яркий блеск на одной из костяных фаланг пальцев, очень похожий на сверкнувшее…
Положив небольшой кусок тяжелого металла на ладонь, я пристально вгляделся в него и, растянув губы в усмешке, пробормотал:
— Ты моя пр-рел-лесть…
Кольцо. Вернее, массивный золотой перстень с внушительной печаткой — если не ошибаюсь, именно такими вот печатями заверяют важные документы. И что самое главное: на печатке было рельефное изображение дворянского герба. Сам герб был мне незнаком, но это уже мелочи — по внутренней стороне ободка шла вычурная надпись: «Кассиус Ван Лигас».
— Рад познакомиться, Кассиус, — серьезно кивнул я, обращаясь к скелету. — Если, конечно, ты Кассиус, а не грабитель, сорвавший перстень с мертвого тела. Хотя… — Глядя на великанские размеры останков, мне пришла в голову неплохая идея.
Взяв фамильный перстень-печатку, я надел ее на свой указательный палец и сразу понял, что кольцо для меня слишком большое. То же самое произошло и с большим пальцем — перстень свободно болтался на нем. Нет, это кольцо, несомненно, делали по особым меркам, для большого человека с толстыми пальцами. И слепо смотрящий в хмурое небо скелет полностью отвечал этим требованиям.
— Прости, что сомневался, Кассиус, — извинился я. — Знаешь, твое имя кажется мне знакомым. Такое впечатление, что я уже слышал его однажды… вспомнить бы, где именно…
В последний раз нагнувшись над скелетом, я осторожно надел перстень обратно на его палец. Мне фамильная печатка не нужна. Надпись и рисунок герба я запомнил и мог повторить или даже нарисовать их на любом клочке бумаги. Забирать у умершего родовое кольцо — это уже чересчур. А вот ворох разномастных серебряных и золотых цепочек — это совсем другое дело. Почившему Кассиусу они больше без надобности, а мне в хозяйстве пригодятся. Не знаю, правда, зачем, но я мужик запасливый. Руководствуясь этим соображением, я без смущения снял украшения с останков и бросил их на куртку, уже припорошенную легким снежком.
Опять начался снегопад. Вообще хорошо — с недавних пор я очень сильно полюбил снег. Да и следы наши он заметет, что тоже немаловажно. Ведь рано или поздно шурды обязательно хватятся запропастившихся сородичей, что отправились к мертвому озеру на встречу с поганым Тарисом, а вместо этого попали прямиком в лапы оголодавших ниргалов. Первый раз от шурдов была польза — хотя бы в виде корма.
Ледяные щупальца упорно не хотели отрываться от меня, ухватились намертво. Пришлось поместить кристалл в центр куртки, среди прочих находок. Свернув одежду в узел и закинув его на плечо, я пошагал к краю лощины — в противоположном направлении от наваленной ниргалами груды веток и мелких бревнышек. Стоять рядом с пылающим погребальным костром у меня не было ни малейшего желания. К этому времени начался закат. До наступления полной темноты оставалось не больше часа, и я велел ниргалам разбить лагерь. Переночуем здесь.
Сам я спать не собирался. Надо разобрать все находки, определить их важность. Бережно очистить и просушить куски пергамента, постараться прочесть хоть что-нибудь. Вдруг да наткнусь на описание этого более чем странного куска горного хрусталя с пучком щупалец. Если я хочу понять, что происходит со мной — а я хочу! — то надо искать достоверные сведения. Я очень надеялся, что найду среди сгнивших остатков сумки хоть что-то полезное.